Хэнбери-Вильямс Дж. Николай II, каким я его знал. Апрель 1917 г.

1 апреля 1917

Вчера утром начальники Союзных военный миссий посетили нового Военного Министра в его вагоне на местном вокзале. Дальше следует полный отчет об этой беседе, которую, как историческую, я привожу полностью. Поскольку мы не вели протокола, все мы встретились позже и составили конспект, который все мы сочли правильным.

Господин Гучков, Военный Министр в нынешнем Правительстве России, принял нас в 12 часов дня 31 марта.

Прежде всего он поблагодарил нас за огромные услуги, которые мы оказали России с начала войны, и также во время грустных обстоятельств, которые мы сейчас переживаем. Он убежден, что мы продолжим оказывать «нашу драгоценную помощь» Временному Правительству.

Он собрал нас, сказал он, чтобы представить на наше рассмотрение положение таким образом, чтобы объединить наше согласие относительно их возможных действий, и также чтобы показать нам четко, что Русское Правительство может и не может сделать, с намерением, чтобы наши операции очевидно должны быть предприниматься с определенным пониманием возможных усилий русской армии.

Затем он дал нам краткий отчет о революции.

Когда Дума получила указ о своем роспуске, на улицах Петрограда происходили беспорядочные собрания. Полки, вызванные, чтобы поддержать порядок, выполняли свой долг, но с полным отсутствием энтузиазма. Было очевидно, что на следующий день дисциплина ослабнет.

Революция показала себя внезапно. Для нее не было заговора. Никакого заговора даже не существовало. Не было руководителей.

Вся масса – армия, горожане, народ – поднялась как бы загипнотизированная гнетом старого строя – самодержавия, избытка деспотизма, одержимого кумовством – взволнованная «скандалами Двора».

Вечером Гучков попытался войти в контакт с военным комендантом Петрограда. Ему это не удалось. Его нигде нельзя было найти, но в течение ночи стало известно, что он укрылся вместе с семьей на окраинах Петрограда.

Положение было очень серьезным.

Петроград содержал 150-160 тысяч людей из запасных войск, проходящих обучение. Эти войска были разбиты на полки по 10-15 тысяч с 50 или 60 офицерами, в основном офицерами вспомогательных войск, или более или менее неспособных офицерами, присланными назад с фронта в штаб своей части с намерением дать дальнейшие инструкции.

Тем же вечером Дума составила телеграмму Императору с намерением добиться от него определенных уступок, особенно учреждения либерального министерства.

На следующий день очень рано некоторые петроградские полки пришли и предложили свои услуги Думе. Утром делегации полков в Царском Селе из Императорского Двора, и из личной полиции их Величеств пришли и поместили себя в распоряжение Думы, сказав, что они будут продолжать выполнять приказы при условии, что жизни будут пощажены.

Наконец, Министры затем стоящие у власти, чтобы спасти свои жизни, сбежали или поместили себя под защиты Думы.

Таким образом, как уже было указано, революция не имела предводителя. Некоторые офицеры согласились со своими людьми, другие были вырезаны ими, и революция, по-видимому, вошла в руки мятежных солдат.

Между тем рабочие, социал-демократы и радикальные социалисты, к которым быстро присоединились «интеллигенты», студенты, врачи, адвокаты и так далее, объединились в союз и избрали комитет, который обосновался на Финском вокзале.

С этого момента заседание было организовано в Народном доме, которое заседало день и ночь без перерыва и продолжалось несколько дней.

На улицах пожары и резня были повесткой дня. Именно при этих условиях, пока безраздельно царила анархия, некоторые члены Думы объединились под председательством Родзянко, чтобы попытаться вернуть этот заливающий поток в русло. Эти члены собрались в комитет, который по возможности хладнокровно рассмотрел все положение и решил предпринять все усилия, чтобы сдержать грохочущую массу мятежников. Самое спешное было успокоить общественное мнение.

Таким образом, было необходимо выбрать руководителей, с кем могло быть сделано некоторое общение.

Между тем бывшее Правительство назначило нового командующего войсками Петрограда – генерала, бывшего военного атташе в Вене.

Гучков искал его весь день напрасно. Он нашел его вечером в полном одиночестве и спросил его, может ли он положиться хотя бы на один полк или хотя бы на одну роту или даже на одного человека. Ответ был – нет.

Сторонники Императора больше не существовали. Больше не было ни одного сторонника старого строя.

Все члены Комитета были монархистами кроме одного – господина Керенского, социалиста-республиканца.

Было решено послать делегацию к Императору, чтобы доложить ему положение и добиться его отречения в пользу сына при регентстве Великого Князя Михаила (брата Императора). Думали, что чувствительная душа русского народа будет тронута юностью и хрупким здоровьем молодого наследника.

Комитет также рассчитывал на мягкий и снисходительный характер Регента как средство заложить новые основы нового строя перед вступлением на престол юного Алексея.

Гучков и другой член Думы[i] уехали во Псков. Приехав в Лугу, они увидели войска второй очереди, установленные в окопы, и с батареями пушек и пулеметов, готовые встретить войска с фронта, которые, по их ожиданиям, шли на Петроград.

Приближаясь к Пскову, они обнаружили такие же меры, принятые войсками первой очереди в приготовлении встретить наступление войск, которые, по их ожиданиям, шли против них чтобы защитить Петроград.

Тем не менее было несомненно, что войска на линии фронта поддерживали революционное движение.

В течение трех дней новое движение распространилось, и те полки, которые казались самыми верными Императору, особенно из Первой Кавалерийской Дивизии Гвардии, оказались самыми враждебными ему. Поскольку они состояли из офицеров высших чинов аристократии, они были даже лучше знакомы чем кто бы то ни было со «скандалами Двора». Они чувствовали, что война велась плохо, что поставки не обеспечивались, вопрос перевозок безнадежно и плохо велся, и т. д., и т. д.

Приехав в Псков, делегаты были сразу приняты Императором. Он уже приготовился к отречению, но отказался разлучаться с сыном, которого он желал из-за своей отцовской привязанности к нему взять с собой взять с собой в отставку и поражение. Перед лицом такой трагедии делегация не желала настаивать. Это отменило декларацию, которая уже была сделана с объявлением об отречении.

Между тем события развивались очень быстро, и возвращаясь депутация изрядно убедилась, что решение Императора не удовлетворит мятежников[ii].

На следующее утро члены Временного Комитета, сейчас превращенного во Временное Правительство, посетили Великого Князя Михаила и добились его отречения, таким образом предоставив народу свободный выбор правительственного «режима».

Временное Правительство таким образом оказалось в положении выжидательном. Оно должно было ждать решения Учредительного Собрания и объединится ли последнее для Монархии или для Республики, новые члены подчинятся решению народа, они будут, в сущности, или монархистами или республиканцами.

Положение Временного Правительства следовательно очень критическое, и очень нуждается в понимании и помощи Союзников, чтобы привести войну к удовлетворительному завершению.

До сих пор все русские были сторонниками «войны à l’outrance», до победного конца, но работают влияния, чтобы предотвратить это желание от осуществления.

Обычная работа должна быть возобновлена на фабриках. Все сырье на них неповреждено, но рабочие уволили некоторых директоров и инженеров.

Производство таким образом уменьшилось в количестве и качестве, последнее не больше 50 процентов.

В армиях необходимо действовать с огромной осторожностью и медленно и тактично, чтобы восстановить порядок и дисциплину. Первое безумие торжества должно пройти и только очень постепенно можно будет использовать энергичные меры.

Временно Правительство отлично знает, что его существующий выпуск инструкций отзывается слабостью, но в самом факте этого знания содержится его оправдание, и оно имеет твердое намерение восстановить после короткой задержки – скажем, две недели – владение положением.

Немецкая интрига в самом разгаре в настоящее время, и Правительство борется с ней со всей возможной энергией.

Но в текущий момент самый большой враг Правительства – комитет, заседающий на Финском вокзале. С первых дней его существования Временное Правительство рассматривало его как просто эфемерный – оно ежедневно ждало его гибели. Однако ежедневно оно получает доказательства симпатии от всех частей России, и усиливает свое положение в ущерб комитету Финского вокзала. Раскол и разделенные советы показывают себя в его теле.

Во-первых, военные члены присоединенные к Союзу Рабочих уже не в полном согласии с рабочими, чьи цели противоположны их. С другой стороны, среди рабочих разногласия появились, разделение людей, как  и взглядов. Таким образом изо дня в день, косвенно, положение Правительства становится сильнее.

Однако положение тем не менее критическое, хотя продолжает улучшаться. Но где положение действительно серьезно, — это, я говорю с военной точки зрения, на флоте.

На Черноморском флоте до сих пор все идет хорошо. Это является результатом того, что командующий им адмирал (N.B. – Адмирал Колчак), человек огромной энергии, быстро признал Временное Правительство, и он и его офицеры объявили людям новые события – отмену старого строя, ее последствия для непосредственного настоящего и будущего, и когда прибыли отголоски революции, они попали на полностью подготовленную почву.

Положение на Балтике совсем другое. Там люди взбунтовались и убили много своих офицеров. Очень немногие остались, особенно в Кронштадте. Лишенные офицеров, они тем не менее добросовестно заботятся о своих кораблях. Все они неповреждены, огромная опрятность поддерживается – большая, чем раньше; это почти выглядит, как если бы матросы желали доказать, что «свободный человек» добросовестнее раба.

Это, однако, не кончает с серьезным положением, чтоб правый фланг боевого порядка открыт, и что Финский залив открыт для врага.

В действительности, именно в Кронштадте восстание было самым неистовым и имели место худшие резни, поскольку в нем содержатся дисциплинарные батальоны армии и флота, поэтому бандиты, преступники, развращенные и вырожденные люди имели развязанные руки. Тем не менее, в положении заметны некоторые слабые признаки восстановления.

Гарнизон Кронштадта включает в себя несколько территориальных полков. Последние, зная о существующей опасности, просили разрешения Временного Правительства приказать вернуться к обязанностям непокорным матросам.

Правительство, боясь кровопролития, которое могло распространиться повсюду, включая действующий фронт, довольствовалось в тот момент посылкой в Кронштадт коменданта, который будет приемлем для рядового состава.

В течение двух недель, добавил господин Гучков, он надеется, что порядок восстановится.

Присутствие Военного Министра в нашей Ставке, продолжил он, должно поддержать Генерала Алексеева во главе армий. Он полагает, что он единственный человек, который в данный момент может взять на себя эту тяжелую задачу. Все признают его заслуги и его качества как и таланты. Немногие, однако, обвиняют его в нехватке сознания необходимости идти навстречу переменам, которые необходимы в управлении людьми в армии – в сущности, в том что он слишком требовательный сторонник дисциплины.

Это обвинение, указал Министр, может иметь некоторые основания в сущности, но оно исчезнет, он думает, как только генерал вступит в действительное командование.

Тем не менее он попросил нас поддержать его, выразив наше мнение, если мы согласны с ним, что Алексеев – единственный человек, который может иметь дело с положением. Это он просил нас делать поодиночке, когда представляется возможность, с различными членами Правительства, сейчас собравшимися здесь.

Он сказал нам, что приехал раньше своих коллег, которые прибудут позже днем, чтобы совещаться с Алексеевым относительно командующих армиями и армейскими корпусами. Эту работу они закончили этим утром, и они были в полном согласии относительно устранения всех тех, кто обязан своим положением «кумовству».

Затем я спросил Министра относительно вопроса о «новых шестидесяти дивизиях», которые формировались.

Это нововведение, сказал он, было сделано вопреки совету Алексеева и без ведома Военного Министра. Новые дивизии испытывают нехватку в необходимом материале. На каждый полк распределено лишь восемь пулеметов, и люди вооружены винтовками, которые собственно должны быть в запасе на складах, чтобы возместить потери в бою.

Рассматривается вопрос об отмене этих новых дивизий из боевого порядка.

Совет Министров, собранный сегодня, должен рассмотреть меры защиты Петрограда против возможной высадки неприятеля в Финском заливе.

Таково положение, как представлено нам главам военных миссий Министром.

Он завершил как и начал, призывом к нашему сочувствию и помощи. Послы и дипломаты Союзников находятся, по его словам, в тесном общении с Правительством изо дня в день, но он хотел бы изложить нам как военным, как тесно связано внутренне положение с военными операциями и соображениями наших Генеральных Штабов на Западном театре. Он просил нас представить это нашим начальникам, чтобы они были полностью осведомлены о положении.

Затем я поблагодарил его от имени моих коллег и своего за его ясный и откровенный рассказ, уверив его в нашем сочувствии и поддержке его и его Правительства, как и Генерала Алексеева, в серьезном и трудном положении, которое лежит перед ними со всеми серьезными обязанностями России перед Союзным делом.

Я почувствовал комплимент, который он так открыто сделал Британской системе управления, и пожелал ему и его коллегам всевозможных успехов в сложной проблемы, которую они должны решить, успехов которые мы, насколько в наших силах, должны сделать все возможное, чтобы обеспечить. На этом беседа закончилась.

 

Мне не нравятся новости о Балтийском Флоте, и стремление ослаблять дисциплину в армиях, конечно, роковое, если оно будет продолжаться.

В общем, с точки зрения войны, положение мне кажется очень плохим.

Однако очевидно необходимо и было бы собственным желанием Императора, я знаю, для нас всех сделать все возможное, чтобы поддержать власти правопорядка и сохранить Россию как боевую силу – если сможем.

И Военный Министр, и Министр Иностранных Дел[iii] были очень любезны в своих замечаниях ко мне как к представителю Британской Армии.

Все они этим днем уехали в Петроград.

 

2 апреля 1917

Риггс[iv], военный агент США, приехал, что похоже на дело, и США присоединяются.

 

3 апреля 1917

Эти дни изрядно заняты телеграфированием и письмом относительно положения, и я держу Посла в Петрограде в курсе как и Военное Министерство, что влечет за собой изобилие работы для моего штаба из двоих человек, как и для меня. И Эдвардс, и Портерс работают не покладая рук.

Вчера я встретил бывшего Товарища варшавского Губернатора. Он рассказал мне, что он видел в Петрограде во время революции. Он обедал в Яхт Клубе, когда внезапно они услышали стрельбу, затем проехал автомобиль с раненым офицером. Некоторые официанты клуба присоединились к восставшим. Он попытался добраться до дома, но по телефону сообщили, что его шофер застрелен. Поэтому он и некоторые другие спали в читальном зале клуба, поскольку повсюду была неразбериха. На следующее утро ему удалось попасть в Думу, которая стала генеральной ассамблеей как место убежища. Он оставался там некоторое время и в конце концов выбрался сюда, здесь, по-видимому, считается самое безопасное место в России сейчас.

Он сказал мне, что бедный старый граф Фредерикс, после того как его арестовали, был переведен в какой-то дом, где ему пришлось спать на полу, в первй день без еды и воды и очень мало на следующий. Он, как сообщают, очень болен, и однако заключенный, из-за этой идиотской и ложной идеи, что он прогерманский, и немец по происхождению сам. Совершенно неверно.

Великий Князь Сергей пришел прошлый вечером и говорил со мной о своем положении. Он говорит, что не получил предписаний, хотя он подал прошение об увольнении. Я посоветовал ему оставаться на своей квартире и не приходить в штабную столовую, пока он не узнает дальнейшие новости о своих планах от Правительства.

Великий Князь Борис[v] под арестом здесь в своем вагоне.

Ужасная история пришла об одном адмирале, которого забрали, раздели, заставили стоять на льду и затем сожгли.

 

4 апреля 1917

Капитан Василий Галяшкин зашел вчера. Он был с Филимором и со мной в весьма горячей точке на Рижском фронте и сейчас едет к Генералу Палицыну[vi] во Францию, так что распорядок службы все еще продолжается некоторым образом, и я смею сказать, что ему не жаль выбраться из этой суматохи и проблемы.

Мне сказали, что сегодня евреи освобождены от ограничений и получили полные права граждан

 

6 апреля 1917

Уехал из Ставки прошлый вечером и сегодня прибыл в Петроград. Ухитрился разместиться в Hotel de l’Ours. Путешествие сюда было плохим. Риггс, который приехал, разделил со мной двухместное спальное купе, Мисси, мой верный русский слуга, всю ночь подпирал дверь, поскольку рядовые были повсюду, им позволено теперь ходить куда угодно и в поездах нет разделения по классам. Нельзя было отойти от своего места, и еды не было, но люди вели себя с нами совсем хорошо.

Мои комнаты хорошие, но без отопления, и приходится сидеть в енотовом пальто (которое я благодарю судьбу я привез из Канады), и дрожать даже так, поскольку эта русская зима никоим образом не закончилась, и как американская газета сказала о Северной Дакоте, «это не Эдемский сад зимой».

Ни хлеба, ни печенья, и вареное яйцо с повидлом – почти самый отвратительный прием пищи, который я знаю; однако, думаю, раздобыть это – чертовская удача.

Улицы более или менее спокойны, но большие голодные толпы у хлебных лавок.

Ходил в Посольство и слушал их новости, которые далеки от веселых. Пошел обратно, миновав Зимний Дворец, где часовые прислонились к стене и курили сигареты. Некоторые из солдат приветствовали меня, а некоторые нет, хотя выглядели робко и наполовину склонны приветствовать, но затем, думаю, они решили, это будет выглядеть недостаточно революционно.

За моим столом за обедом (?) сидел британский купец, который прожил здесь много лет. Очень подавлен – не предвидит конца неприятностям. Все его рабочие бастуют и требуют невозможной заработной платы. Думает, вскоре здесь будет еще один пример революции, и я полагаю он прав.

Императорская семья, по слухам, уехала в Петергоф. Здесь о них много тревоги.

Как раз перед моим отъездом из Ставки вчера Великий Князь Сергей зашел навестить меня. Он сказал, что он должен кое-что сказать мне лично, поскольку он не думает, что будет в Ставке когда я вернусь. Он только что получил через одного офицера письмо от Императрицы к Императору. Офицер сбежал с этим письмом из-под ареста. Великий Князь хотел, чтобы я как-нибудь передал Императору, что он сжег письмо.

Я сказал ему, конечно, что у меня нет средств связи с Императором, и мне не годится пытаться наладить с ним связь.

В газете говорится, что перехвачено письмо от Императора ко мне, о том, что Императорская семья вся в порядке. Газета добавляет, что я друг Его Императорского Величества – не в каких-то недружелюбных выражениях – просто делает замечание.

Я так и не получил это письмо, но он сказал перед отъездом, что напишет мне, и, несомненно, так и сделал.

Нынешнему Правительству, очевидно, понадобится вся поддержка, которую оно может получить. Сейчас их положение между «молотом» ослабить свои руки слишком сильно путем ослабления дисциплины в армии и на флоте, и «наковальней» дальнейшей революции.

 

ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ. 8 апреля 1917

Прошлая Пасха пришлась на тот же день, что и русская. Мы праздновали ее с Императором, а в этот раз – нет Императора и шаткая республика.

Ходил в Военное Министерство, чтобы видеть Министра. Толпа солдат во всех сортах одежды и разнообразные депутации ждут приема у него, и он обязан всех их принимать по очереди. Увидел его в конце концов в 5.30, и он отвезет меня назад в Ставку в своем вагоне.

 

9 апреля 1917

Улицы полны слоняющихся солдат, курящих сигареты и разговаривающих; больше не останавливаются перед генералами и не приветствуют его. Каждый день демонстрации солдат и пение Марсельезы на площади, где похоронены «жертвы» революции.

Я уверен, что последние поднимутся из могил и попросят их перестать петь, если они будут продолжать петь все время. Приятно для нашего Посольства, которое граничит.

Эти люди похожи на испорченных детей, которые сбежали из школы, но положение становится все более и более серьезным с каждым днем. Солдаты праздны, рабочие праздны, и требуют большей заработной платы.

Если армии не объединятся, я не предвижу ничего кроме анархии впереди.

Коммюнике, которое публикует здесь американская компания с выдержками из русских газет, сообщает:

«19 марта (?) Николай II, получив необходимую санкцию от командующего, послал следующую телеграмму представителю Британской Армии на фронт:

«ГЕНЕРАЛ ХЭНБЕРИ-ВИЛЬЯМС.

Детям лучше. Мне тоже лучше. Привет. – НИКОЛАЙ.»

Перед отправкой этой телеграммы командующий офицер изменил ее текст. Генерал Хэнбери-Вильямс – один из близких друзей экс-Императора.»

(Я так и не получил эту телеграмму и гадаю, как она выглядела до изменения текста.)

 

11 апреля 1917

Вчера вернулся в Ставку, путешествуя с комфортом с Военным Министром.

В 11 пошел к Генералу Клембовскому[vii], кто замещает Алексеева в отсутствие последнего.

Он отчасти надеется, что дела пойдут лучше,  но даже если солдаты, как он говорит, раздражены на рабочих за «лодырничание», боюсь, это не произведет особого впечатления на последних.

Затем я сказал, что, по моему мнению, вступление США в войну было и наполовину недостаточно разрекламировано в России. Теперь хватаешься за каждую соломинку, и я думал, что должно быть как следует объявлено, что такая огромная республика как США решила присоединиться к линии фронта, этой новой республике надлежит поддержать ее, и что всем людям на различных фронтах следует это хорошо внушить.

Всевозможные усилия должны быть сделаны, чтобы «перекричать» эту толпу «остановить войну». Нужно обсудить этот вопрос с Гучковым.

 

12 апреля 1917

Прошлым вечером я получил телеграмму, сообщающую, что я должен вернуться в Англию. Мне не жаль, поскольку я не вижу никаких перспектив особой пользы здесь. Однако мне жаль покидать моих русских друзей, с которыми я был близок уже три года, и повидал так много. Никто, живший с ними, как я, не мог бы не полюбить их.

 

16 апреля 1917

Послал на родину сообщение о положении, подавляющее, боюсь, но насколько я понимаю, эта страна в беспомощном состоянии, по крайней мере в отношении военной помощи.

 

17 апреля 1917

Езжу за город почти как обычно. Никто мне не мешает, и хотя я не ношу красной повязки, во мне, думаю, признали эксцентричного англичанина, которому нет дела до революций.

 

20 апреля 1917

Сегодня я получил следующее письмо от Генерала Алексеева, ныне Верховного Главнокомандующего, которого я известил о своем скором уходе:

«STAFKA

7/20 Avril 1917.

MON CHER général,- C’est avec un sentiment de profond regret que j’apprends la nouvelle de votre prochain départ. Après ces longs mois de travail commun marqués par les relations les plus cordialement confiantes, soyez assuré, mon cher Général, que je garderais pour vous un sentiment d’estime très profonde que partageront, j’en suis sur, tous mes collaborateurs.

Heureux de penser que vous emporterez un bon souvenir de votre sejour aux armées Russes, nous ferons tout ce qui dependra de nous pour inspirer a votre successeur les mêmes sentiments.

Il peut étre assuré de trouver chez nous toute la confiance à laquelle a droit le représentant d’une grande armée Alliée, pour laquelle nous nourrissons une sympathie que double une profonde admiration.

(Sd.) ALEXEIEFF[1]».

Все мы были приглашены на митинг рабочих и других в Двинске сегодня, но подумали, что мудрее будет не вмешиваться в дело такого рода.

Генерал-майор Сэр Чарльз Бартер[viii] сменит меня здесь, и я желаю ему удачи в том, что, боюсь, будет лишь неблагодарной задачей.

Очень любезное письмо от Сэра Джорджа Бьюкенена относительно новостей о моем скором уходе. Я всегда получал от него много доброты.

 

22 апреля 1917

За обедом мне показали отрывок из немецкой газеты, почти выражающий надежду, что Бьюкенен будет убит.

Долгий разговор с Генералом Деникиным[ix], новым Начальником Штаба, о Месопотамии и Генерале Моде[x].

18 мая я попрощался с Алексеевым. Я спросил его, что мне сказать по возвращении в Англию.

Он просто сказал, что он намеревается сделать все, что в его силах, чтобы армия продолжала сражаться, и чтобы продолжить войну, но что его необходимо поддержать в вопросах дисциплины, которая, как я отлично знал, стала более чем слабой. Если его не поддержат, ему придется отказаться от должности.

Между тем Гучков ушел в отставку, и его должность принял Керенский.

(Приехав в Англию, я узнал, что Алексеев ушел с поста, и я знал, что это значит. Ночью перед моим отъездом он послал ко мне своего зятя[xi] и передал свою фотографию).

[1] СТАВКА,

7/20 апреля 1917

Уважаемый Генерал, с чувством глубокого сожаления я узнаю известие о вашем скором уходе. После этих долгих месяцев совместной работы, отмеченных самыми сердечными и доверительными отношениями, будьте уверены, уважаемый Генерал, что я сохранил бы чувство очень глубокого к вам уважения, которое разделяют, я уверен, все мои сотрудники.

Рад думать, что вы унесете хорошее воспоминание вашего пребывания в русской армии, мы сделаем все, что будет зависеть от нас, чтобы внушить те же чувства вашему преемнику.

Он может быть уверен, что найдет у нас все доверие, на которое имеет право представитель великой Союзной армии, к которой мы питаем расположение, которое удваивает глубокое восхищение.

АЛЕКСЕЕВ (фр.)

[i] Это был В. В. Шульгин (1878-1976).

[ii] Вероятно, имеется в виду арест Гучкова на вокзале.

[iii] Речь идет о П. Н. Милюкове (1859-1943).

[iv] Риггс, военный агент США

[v] Великий Князь Борис Владимирович (1877-1943) – двоюродный брат Николая II. В 1914-1915 гг. командир лейб-гвардии Атаманского полка. С 1915 г. походный атаман при Верховном главнокомандующем.

[vi] Федор Федорович Палицын (1851-1923) – русский генерал, в начале войны состоял при главнокомандующем армиями Северо-Западного фронта. С сентября 1915 – представитель русской армии в военном совете союзных армий в Версале. После февральской революции уволен.

[vii] Клембовский (1860-1923) – русский генерал, в начале войны командующий 16-м армейским корпусом, в 1915 г. начальник штаба Юго-Западного фронта, командующий XI армией. В августе 1917 главнокомандующий Северным фронтом.

[viii] Сэр Чарльз Бартер

[ix] Антон Иванович Деникин (1872-1947) – русский генерал, с начала войны генерал-квартирмейстер штаба 8-й армии, с 19 сентября 1914 начальник 4-й стрелковой («Железной») бригады, с августа 1915 дивизии. С 9 сентября 1916 г. командир VIII армейского корпуса. С 28 марта по 31 мая 1917 начальник штаба Верховного главнокомандующего, затем главнокомандующий армиями Западного фронта, со 2 по 29 августа – Юго-Западного. В январе 1918 командующий войсками Добровольческой армии, в 1919 – Вооруженными силами на Юге России. Автор воспоминаний: «Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. – М., 1991), «Путь русского офицера» (М., 1990).

[x] Фредерик Мод (Maude) () – британский генерал, с августа 1916 по ноябрь 1917 командующий войсками в Месопотамии.

[xi] Вероятно, речь идет о Бореле.